Хам грядущий (№5 от 09.02.11)

В минувшую субботу в областной драме играли полузабытую пьесу А. Островского «Блажь». Спектакль в репертуаре не совсем новый, но это одна из последних постановок в театре его бывшего художественного руководителя Юрия Копылова, тем он и интересен. Кроме того, в «Блажи» Копылов выступает в несколько необычном для себя амплуа – здесь он несколько ближе к «чистой» комедии, чем это бывает, хотя финал, скорее всего, оказывается далек от хэппи-энда. Да и драматургия Островского (в соавторстве с П. Невежиным) звучит со сцены удивительно современно. Хочется отметить и точнейший подбор основных актеров.

Спектакль «Блажь» - история последней женской любви, «осенней» слабости. В центре действа – слабохарактерная, не очень умная, пожилая помещица Серафима Сарытова (засл. арт. РФ И. Янко), всецело потакающая своему управляющему, прохвосту Степану Баркалову (арт. Д. Верягин), который моложе ее на много лет. Наглец проматывает деньги хозяйки, ничуть не скрывая своих намерений и жестоко подавляя любые протесты, умело манипулирует комплексами и слабостями окружающих. Его цинизм намеренно доведен до абсурда: зачастую кажется, что над героиней и ее родственниками смеется не человек, а дьявол. Вообще, тема искушения человека, его внутренней борьбы с «темной стороной» всегда интересовала режиссера Копылова. Так вот и в «Блажи» он не изменяет себе, только происходит это в несколько облегченном, завуалированном песенно-танцевальном варианте.

Традиционный для постановок Островского русский домашний быт приправлен декорациями садовых античных статуй-фонарей. Именно под их сенью, под их понимающими «взглядами» и происходят извечные любовные коллизии. Вроде бы ничто не ново под луной - сколько таких им уже довелось повидать?.. Спектакль достоверен до мелочей: если уж Баркалов ест капусту с похмелья, то предельно натурально, если курит сигару, то настоящую, если открывает шампанское, то залихватски, с вылетом пробки…

Степан Баркалов – архетипичный герой. И в начале века XXI он, наверное, узнается значительно отчетливее, чем сто лет назад. Среди более или менее сдерживаемых рамками этики и порядочности, условностями «породы» и воспитания помещиков и их детей (пусть даже здесь нет четкого деления на «волков» и «овец») он примеряет на себя роль деспота, который может позволить себе все. И это неудивительно, потому что он на самом деле сильнее четы Бондыревых (нар. арт. З. Самсонова и засл. раб культ. Г. Родионов) и юных сестер Сарытовых (Ольга – Ю. Ильина, Настя – Е. Поздышева), даже уездной свахи Гурьевны (нар. арт. К. Шадько) и мещанина Лизгунова (Ю. Морозов). Кому-то из них «корни» даны изначально, кто-то всю жизнь стремился и вылез «из грязи в князи», а у Баркалова нет ничего своего, он хочет только прожигать жизнь в игре и плотских утехах, использовать всех и вся, поэтому ему нечего терять. В нем нет человеческих привязанностей – только стремление жить красиво и пройти по головам других, поэтому до поры до времени он и неуязвим. По роли Баркалов, паясничая, стремительно переходит из одного контрастного состояния в другое – от нежности до жестокой издевки. В процессе этих превращений актеру Верягину удается сыграть сразу три блестящих дуэта с каждой из примадонн местной сцены – Янко, Самсоновой и Шадько. Это смешно и эксцентрично. В каждом из диалогов видно, что Баркалов – всего лишь маска, неспособная чувствовать, за которой, внутри, – души не больше, чем у статуи в парке. Однако в финале наглец ненадолго обнажает настоящее, грустное лицо злодейства (когда кричит свое знаменитое «это не любовь, это блажь!»). А прозревшая Серафима Сарытова в черном платье вдовы пьет шампанское, не чокаясь, – как бы навсегда провожая прошлую жизнь и хороня земную надежду на счастье.