Голицынский отшельник (№9)

На карте Барышского района - старом, довоенном еще чертеже всей территории - можно насчитать 110 населенных пунктов. Теперь их на сорок меньше. С лица земного стерли Золино, Рыково, Сыроватинское. Нет и деревень с чисто русскими именами: Владимировки, Воскресенки, Ивановки, Москвичевки... А где поселения с красивыми, идущими от сердца названиями, как Гремячевка, Кипячий Родник, Талинка, Ясная поляна? Нет и Чистого Поля, где когда-то звучала эстонская речь. Ушли в небытие Новая Вителевка, Леваки, Эстонцы, Старая Вителевка, Выселки Большой Муры...

Восьмой географической точкой будет Голыцыно. В «Ульяновско-Симбирской энцик­лопедии» о нем сказано буквально следующее: «Было отделение СПК «Луч». По данным на 01.01.1993, население отсутствует». В опубликованном в печати шесть лет назад реестре административно-территориального устройства области Голыцино тоже не значится. Однако есть там живая душа.

Ландау, а по-ляховски - Ландов

Названия большинства теперешних наших сел и деревень имеют фамильную основу. В этих именах - память о первых поселенцах, местных помещиках, представителях старинных дворянских родов, которые в конце XVII - начале XVIII веков основали немало поселений в долинах здешних рек и речушек. По берегам Барыша появились имения помещиков Воецких, Куроедовых, Ханенеевых, Дурасовых. Тогда же была заложена Малая Мура, иначе - Голицыно.

Славное, далеко не всем доступное место приискали первопоселенцы у речки Мурки. Кругом стоверстые лесные боры, непомятая трава. В лесу птиц, зверья, а в Мурке рыбы - тьма нетронутая. Срубили избы, зажили тихо. Одна за другой оседали рядом новые семьи.

95 лет назад в деревне насчитывалось 69 дворов, 404 жителя. Были земская школа, две помещичьи усадьбы. М.Я. Ландау владел лесопильным заводом. Последний особенно преуспел. Сотни крестьян работали на лесоповале, деловую древесину доставляли за двадцать верст к железной дороге. Сейчас не осталось и следа от тех барских владений. Уцелело лишь несколько вконец одичавших деревьев на бывшей хозяйской земле. «Ландов сад», - говорит об этом пятачке, как и встарь, ляховский народ.

Кстати, после революции родственники лесопромышленника заменили в фамилии две последние буквы: были Ландау - стали Ландовы.

Дорога на войну

Три километра от Ляховки до Голицина. Дорога - все лесом. Помнит она довоенные свадебные поезда из телег и бричек, разнаряженные по-русски, с песнями под гармонь. Этой же дорожкой после долгих колхозных трудов сходились голыцинские и ляховские на общий праздник в березовую рощу. Рассказывали друг дружке о своих делах, чествовали передовиков. Рассаживались на поляне, расстилали на траве домотканые скатерти, выставляли угощения...

И летели к избам, селились в обеих деревнях ласточки. Говорят, птицы приносят счас­тье и лад. Да ничего подобного - это сами ласточки летели за счастьем к людям!

Всеобщее счастье прервалось летом 1941-го. Этим же путем с плачем, музыкой и частушками провожали до Ляховки, до сельсовета, голицинских мужиков и парней. Всем миром оплакали Ивана Кирьянова, Николая Петрова. Ждали возвращения без вести пропавших Федора Борисова, Василия Куранова, Михаила Полюхова, Ефима Леонтьева...

Дальнему сроднику Ефима Михаилу Леонтьеву повезло: пройдя две войны, он выжил. Его призвали, когда огненный вал отступил от наших границ и покатил назад, через европейские страны. Позднее попал Михаил на Дальний Восток. Леонтьев не снимал погоны еще долгих шесть лет.

Вздымщик - человек лесной

Вернувшись из страны «поднебесной», фронтовик Леонтьев засел за учебники. Сдал экзамены за седьмой класс, поступил в сельскохозяйственный техникум. Вдруг - резкий поворот в судьбе: из колхозных механиков перешел в добытчики сосновой смолы. Его новое рабочее место - Инзенский химлесхоз, рабочий «цех» - голицынские леса.

Ему довали сезонные задания в 10-12 тонн. Он собирал живицы вдвое больше. Как это удавалось? Если коротко: берег время, но не жалел ног. С первой зарей выводил со двора велосипед и отправлялся в лес. В его «хозяйстве» было до 5-6 тысяч деревьев, которые возрастом вдвое-втрое старше самого вздымщика. На каждом великане сделанная его рукой «елочка» надрезов. По центральному желобу светлые сосновые слезы капля за каплей стекали в воронку. Тысячи таких смолоприемников крепил Михаил Васильевич на соснах. 30 лет живичный старатель добывал сырье для самых современных отраслей нашей промышленности.

«Новый путь» завёл в тупик

Голицынский колхоз назывался «Новый путь». В первые послевоенные пятилетки жизнь постепенно стала налаживаться. У изб ставили столбы, по которым тянули провода. Вечерами деревенскую улицу, простроченную пунктиром электрических фонарей, оглашали молодые голоса. Было радио. Была в селе начальная школа, в соседней Ляховке - восьмилетка. Потом и ту, и другую закрыли, не стало и клуба. Детей учить было негде, и колхоз начало трясти мелкой дрожью. С тех пор, как селянам выдали паспорта, все самые энергичные стремились покинуть отчий дом.

Подсочники зарабатывали прилично. Михаил Васильевич купил два дома в Ляховке - жене и сыну Сергею. Другой сын перебрался в столицу. Дочери квартиру выделили от колхоза. Кто бы сорок лет назад мог представить себе такое: уголок земной, где все дышало добром и покоем и где, казалось, жить бы да жить, наслаждаясь мирской благодатью, вдруг станет совершенно безлюдным... В 1980 г. в Голицыно проживали десять взрослых мужчин да женщин втрое больше. Сегодня здесь один житель - Михаил Леонтьев.

Современная «робинзонада»

Покосившиеся остовы былых построек, заросшие бузиной фундаменты стоявших тут когда-то домов. И среди всей этой заброшенности - одна единственная изба. Огород, а дальше, под горкой, баня, лес. И воздух чистый и чудный. А какая первозданная тишина должно быть воцаряется здесь зимней порой, особенно в долгие и темные ночи...

Сижу на крыльце леонтьевского дома. Михаил Васильевич, коренастый крепыш, показался на тропе. Несмотря на свои 80 лет, ступает легко, походка пружинистая - привык ходить по лесу. По меркам нормального горожанина, привыкшего измерять пространство коммунальными метрами, а землю - сотками, Леонтьев - непозволительный богач. Заброшенных огородов тут много - распахивай, не ленись. Заботами лесничего из Измайлово Павла Черняева появилось два пруда с рыбой. Летом ягоды по полянам, осенью - грибы-боровики в сосняках. Снежным утром вый­дешь за порог - свежие лосиные следы. Сплошная экзотика и поэзия! Если только надолго здесь не задерживаться, а так, приехал, посмотрел... Иначе проза жизни все впечатления испортит. Побегай-ка до ветру на улицу, когда минус тридцать «в тени». Отправляйся-ка к роднику за водой за полкилометра. Телефона, радио, газа нет.

- А почему керосиновая лампа на столе? - спрашиваю де­да Михаила.

- Так ведь сгорел трансформатор. Кто же ради одного человека станет новый устанавливать? Перебирайся-ка, дедок, в Ляховку!

А он не желает.

- Эта земля моих родителей, деда с бабкой. Я здесь - человек вольный. Слышал, ляховские меня «анархистом», «партизаном» да еще «махновцем» прозывают. Ну и что? Тут тишина. Спокойное общение с природой. И на душе праздник. Н-е-е-т! Без этих мест я уже не могу. Привык...

Бюджет деда-лесовика состоит из пенсии. Главный же жизненный источник — опять природа и труд. Выращивает овощи на огороде, сушит грибы, варит из ягод варенье. На велосипеде отправляется в Ляховку: и родных проведает, провианта сразу на неделю закупит. Зимой - сложнее. Никто дорогу не чистит. Приходится пробираться сугробами до ляховских изб, занесенных снегами.

Начнём с первого кирпича

Уезжая, я оглянулся несколько раз на дом голицынского пустынника, на низкую баньку и ветхий хлевец, пока они не скрылись за деревьями. И все думал об этом странном человеке, добровольно обрекшем себя на одиночество, на затворническую жизнь в этакой глуши.

Жителям мегаполисов трудно представить, насколько пустынно ныне наше государство. Крестьянская жизнь, питавшая испокон веков Русь, концентрируется, по сути, в сельских райцентрах да крупных поселках. Но стоит отойти километров пять-десять, и начинается настоящая пустыня: с деревьями, птицами, волками и зайцами, но без людей. Голицыно не единственная деревня, превратившаяся в хутор. Надо начинать строить российское село как экономическую отрасль сов­ременной цивилизованной страны практически с нуля, с первого кирпичика. Тогда, быть может, вернется жизнь и в Орлово, и в Воскресенку, и в Голицыно тоже.