НЕ ПРОПАДАЙТЕ! (№3 от 25.01.2012)

Я сначала скептически относился к ее умозаключениям, но одно ее замечание меня буквально потрясло. Где-то на рекламном щите она увидела большой портрет Михаила Евдокимова и сказала: «Этот артист погибнет». Когда Михаил Евдокимов, уже как губернатор Алтайского края, разбился на машине, я, вспомнив давно произнесенную фразу, целую неделю ходил как чумной.

В мои детские годы, когда из соседней деревни к нам приходили родственники моей матери, вдоволь напившись чайку и прощаясь, мама родной сестре говорила: «Ну, ты уж, нянька, не пропадай». И тогда я уже прекрасно понимал, что мама жаловалась, что тетка редко бывает в нашем доме, что надо бы заглядывать почаще, тем более, что мама вышла замуж в недальнюю, но чужую деревню. И в моих мальчишеских мозгах ни разу не возникала тревожная мысль, что тетка Катерина пропадет...

ВРЕМЯ ПОТЕРЬ

И вот пришло наше время, когда люди исчезают бесследно. Лет сорок тому назад я весной приехал в дальний район области. По какой-то надобности мне надо было обратиться в милицию. Тот, кто был мне нужен, оказался на особом задании. В поле обнаружили труп пожилой женщины, которая пропала два года назад. Тогда она со снохой пошла в соседнюю деревню, а путь снохи был дальше, до райцентра. И вот свекровь исчезла. Допрос снохи ничего не дал. Милиция выезжала на то место, где женщины расстались. Никаких улик. В деревне, куда она шла, ее никто не видел. Дело закрыли. Но милиционер не закрыл его в собственной голове. Всякий раз, проезжая мимо того места, на которое когда-то указала сноха, где якобы она рассталась со свекровью, лейтенант милиции вспоминал историю. И вот той самой весной, когда я был в том самом районе, именно этот милиционер заметил в кювете что-то вроде человеческой руки. Это была рука той самой пожилой женщины. И лейтенант вспомнил, что давая показания два года назад, сноха стояла как раз на том месте, где и закопала убитую собственными руками ненавистную свекровь. Понятно, что у милиции (ныне – полиции) много всяких забот, но главная-то из них – оберегать покой нашего человека, его здоровье, в конце концов, жизнь.

Но вот пришла горбачевская перестройка, и разворотливые мужики и бабы стали кромсать большой пирог страны – только шум пошел. А ведь эти мужики и бабы сидели в кабинетах заводов и фабрик, другие носили на милицейских погонах большие звезды, третьи вообще растоптали свою совесть, как окурок, и пустились во все тяжкие. Не поделив награбленное, так называемые олигархи стали косить свинцом друг дружку, не дожидаясь темноты, нанимали и нанимают погромщиков за большие деньги, а погромщики, почувствовав под крышей чиновников абсолютную безнаказанность, все туже набивали свои карманы, опираясь на два неписанных, но «верных» правила – уничтожать всех, кто мешает их покровителям, и одновременно запугивать целые поселки и города (посапывай в тряпочку и будешь цел). Про станицу Кущевскую заговорили, полагаю, не потому только, что там случилось вопиющее, а потому, что страшную бесчеловечность стали возводить в «норму» жизни, и терпеть это дальше невозможно, хотя никто толком не знает, сколько еще Кущевок разбросано по всей России. Мне кажется, что власть во многих случаях оказывается бессильной, ибо в творящихся безобразиях участвуют ее представители. И как тут быть, что делать?

Одно время (было это, кажется, в разгар перестройки) Министерством внутренних дел руководил некий Крючков, у него еще был заметный дефект речи, так он тогда сказал: «Захотели демократии – вот и получайте». Что ж, если уж в верхних эшелонах власти так поняли, так истолковали демократию, то в низах она приобрела не просто уродливые формы, а принесла необоримые беды. На огромной плодородной земле рухнуло хлеборобское дело, крестьянство не просто обратилось в нищету, а пошло к смертному пределу. И здесь, не в городе, а на селе, где каждый у каждого на виду, стали пропадать люди.

Вспоминаю послевоенные годы – годы своего детства. В деревенских избах появились черные тарелки радио, кто-то выписывал московские газеты, и хотя в те времена в средствах массовой информации не было и намека на то, что где-то «люди гибнут за металл», бесследно исчезают, все равно земля-то слухом полнится. Ничего подобного не было.

Волчьи овраги

В деревне на протяжении века, а то и дольше, если к человеку прилипнет какая-то несуразица, то от нее не увильнут ни дети, ни внуки. В роду Смольковых когда-то за одной женщиной следом шла молва, как о ведьме, колдунье. К новым, нарождавшимся девочкам эта слава клеилась буквально с детства. Когда они становились взрослыми, замуж их никто не брал. Однажды на сенокосе работала с бабами Зойка Смолькова. Не девка, а загляденье. После обеда ей говорят: «Пойди, Зойка, отдохни маленько, мы к вечеру пойдем коров доить, а ты встанешь и докосишь полоску». Незадолго до захода солнца ее под ракитником бабы разбудили. Она – в руки косу и со свежими силами сделала несколько прокосов. Сенокос только начинался, впереди – дел невпроворот. Зойка бросила косьбу и пошла к озеру, чтобы искупаться.

Выходит из воды, а возле ее одежды стоят три мужика. Набросили на нее какой-то балахон и повели с собой. Каждый взял по косе. «Мы тут недалеко нанялись косить, ты у нас будешь поварихой». В сумерках пришли к озеру. Над водой стоял шалаш из тальника и тростника. Зойка тянет на себя мужицкий балахон. Тот, который с ней говорил, видимо, главный из них, смеется: «Да ты, Зайка, не зыркай по сторонам и не стесняйся, тут же не целый колхоз, а всего три мужика. Завтра мы тебя разоденем, как королеву». Мужики о чем-то перемолвились, и один ушел вдоль озера. Утром он вернулся с большим узлом. В нем была различная женская одежда. «Вот тут в погребце разные крупы, будешь варить нам кашу. И не вздумай когти рвать, вот этим ножичком остригем, как овечку», - сказал главный. Зойка поняла, что попала в лапы сбежавших из заключения. Мужики ушли за озеро. Помашут немного косами, сядут, курят. Зойку они видят хорошо. В версте, слева и справа, люди заняты сенокосом, но народ явно не ольховский. И, конечно, никому невдомек, что трое с косами – зэки.

Примерно через неделю один из них вернулся с четвертной бутылкой мутного самогона. Лагерники быстро полегли под ракитником. Зойка же торопливо пошла в сторону соседней деревни Остоженки. К вечеру того же дня беглецов увезла в свои апартаменты милиция. В родной деревне посчитали, что Зойка утонула в озере, ее одежда-то лежала на берегу. Но когда она объявилась в Ольховке, о ней все заговорили как о ведьме.

И пришло еще одно лето. Зойка возвращалась от родственников из дальней Дурасовки. Дошла до Волчьих оврагов. Говорили, что в них в волчьих норах прятались ватаги Разина и Пугачева. И вдруг, как из-под земли, перед Зойкой выросли три рослых мужика. Взяли ее под белы рученьки и повели в глубокий овраг.

Пришли в настоящие катакомбы, в отвесной горе были вырыты норы, что можно ходить в полный рост. И здесь Зойке была отведена роль полноправной поварихи. Прожила она не меньше месяца. Однажды они ей говорят: «Завтра утром пойдешь домой, никому про нас не говори».

Не так просты они оказались. Этот случай с Зойкой следователи определили как преступный, собирались судить. Дело остановили лишь благодаря умнейшему юристу Николаю Никулину.

Огурец и «божьи одуванчики»

В одной деревне сразу пропали две старушки-соседки. Приезжал милиционер, осмотрел пустые жилища, ничего подозрительного не обнаружил и уехал. Односельчане же говорили, что у одной из старушек есть в городе бомжующий внук, который дал совет – хранить деньги дома. Пусть каждая знает, где они лежат в одной избе и в другой. Не умрут же они в одночасье, будет хоть на что-то похоронить бабушек. Никаких денег в избах не нашли...

Газеты обошла история с Огурцом, такое прозвище в другой деревне носил молодой парень. Жил он один. И вот рядом с ним оказалась невесть откуда появившаяся женщина. Потом еще одна. Потом Огурец исчез с деревенской улицы. Кто-то заглянул в его избу. Дело было зимой. Двери раскрыты, холод, как и на дворе. Убитый хозяин покоился в подполье. Явно, что «успокоили» его те самые женщины. Но кто они, откуда, никто не мог сказать.

Идите от села до села, подобных историй наслушаетесь вдоволь. Моя мама, бывало, говорила: «Видишь волны на море – не плыви, видишь недруга в беседе – не ходи». Простая, но мудрая наука.