Край озёрный, Волга, Русь (№2 от 18.01.2012)

Мой хороший знакомый, не раз бывавший в Москве, впервые оказался в Подмосковье в каком-то доме отдыха. Вернувшись домой, на речку детства Гущу (Майнский район), если только был повод, начинал говорить о местах, которые видел в Московской области. По-детски, по-мальчишески наивно, откровенно (в свои сорок лет) он не столько восхищался увиденной красотой природы, сколько русскими князьями далеких времен. Мол, умные были мужики, умели выбирать уголки и угодья для жизни, не просто так, на глазок, а всей душой, всем сердцем, на радость себе и грядущим поколениям. «Что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня, трудно высказать и не высказать, все, что на сердце у меня», - с восторгом, нараспев, снова и снова цитировал он слова известной всему миру песни.

Я мог ему возразить, даже поспорить, что я родился не в менее знаменитых и замечательных. Но что поделаешь, если все богатство родного Поволжья оказалось под водой рукотворного моря?

И если память, как на кинопленке, хранит и Лисью гриву, и Сарню пашню, Сокорник и Кобылье озеро, Синюю яму и Теплый ключ, само неповторимое село Тургенево – все равно проку мало, разве только для своей души. Давно быльем поросло, а в полудреме всё вижу старую мельницу среди раздольного весеннего половодья. Она стоит по самую крышу в воде, прикованная цепями к сваям, а за ней, тоже еще в воде, стоят высокие ветлы и над черными шапками старых гнездовий вьются и галдят грачи. Прилетели родные!

Наш сельский учитель Владимир Лысов (уже в Андреевке, куда переселилась большая часть родного села) нарисовал со своими учениками план Тургенева и прислал его мне. Ошибок на рисунке предостаточно, но я его не виню - у всех у нас память разная. Он даже не указал то место возле берега Подрощенского пруда, где купали лошадей и где купались голяшом одни мужики. Бабы тоже, побросав на траву нехитрую одежонку, купались голяшом в пруду за дальними ветлами, а Женька Кудряшов наблюдал за ними в трофейный бинокль, который привез с фронта его отец. Мужики тоже смотрели в бинокль и дико хохотали, видимо, некоторые бабы были очень фигуристые. Это были трудные послевоенные годы, но из-за ветел до нас доносились веселые частушки и припевки. Родная до боли сторона просила песен. И судей тут не было, такие уж мы на этой многострадальной земле...

не малая, а большая Родина

Я не знаю, кто и когда назвал малой родиной местечки, где родился автор этих двух в общем-то неплохих слов. Но я не могу согласиться с тем, что наше Тургенево было, есть и будет малой родиной для всех, кто родился и вырос здесь. Волжские бурлаки, сидя вокруг котла с кашей, говорили: «Семь ден идем – Симбирск виден». От Симбирска и до Самары земля была пожалована царями и вельможами лучшим людям России. Одним из таких людей был просвещенный помещик Иван Петрович Тургенев. Он, конечно, заслуживал глубокого уважения за свой ум и разносторонние способности, к тому же Екатерина Великая явно заигрывала с французскими просветителями, когда писала им, что и на российском горизонте есть люди, равные мировым мыслителям. И.П. Тургенев вывез в Москву юного симбирянина Николая Карамзина, который впоследствии станет Историком государства Российского. Через прежние поколения земляков мы знаем, что Муза Истории Клио длительное время лежала на волжском берегу (тогда мужики ее называли чугунной бабой), прежде чем встать великолепным изваянием в Карамзинском садике. Тургеневы были очень близки с Пушкиными, и только сыну Ивана Петровича Александру Ивановичу Тургеневу да болдинскому крестьянину Никите Козлову было дозволено сопровождать гроб с телом поэта до Тригорского.

А вот еще одна деталь. Александр Тургенев по французским архивным источникам написал два документальных тома «Россия и русские». Я уже не говорю о том, что брат Александра Николай Иванович Тургенев (Хромец) был идеологом, вдохновителем декабристского движения. Когда происходило волнение на Сенатской площади, он был в Париже, заочно был приговорен к вечной каторге и вернулся в Россию только после смерти Николая Первого. Вон до каких границ раздвинулась родина моих земляков, и разве возможно назвать ее малой?.. Алексей Николаевич Толстой, автор «Хождения по мукам», написал в Тургеневе повесть «Месяц в деревне», по-другому она называлась «Петушок». Нашим селом владел одно время Гарин-Михайловский, в недалекой Камышовке учительствовал Александр Неверов (Скобелев), автор повести «Ташкент – город хлебный». И, наконец, совершенно невозможно сбрасывать со счетов еще двоих симбирянинов – Александра Керенского и Владимира Ульянова. Про них историки говорят, что один (Керенский) обронил власть, а другой (Ульянов) удачно подобрал ее и устроил по всей России, от края и до края, такую сечу, какой, кажется, ни в одной стране мира никогда не бывало. Вот она какая - судьбина моей большой Родины.

Половодье под стенами школы

Дом Тургеневых был двухэтажный. Первый этаж был из красного кирпича, второй из хорошего дерева. Говорят, что он сгорел в начале XX века. Советская власть уцелевший первый этаж приспособила под школу-восьмилетку. Несмотря на то, что по сухой осени и до грязи мы ходили в школу босиком, мы ею гордились. На десятки верст от Тургенева такой школы не было. И то сказать, что к зданию, тоже из кирпича, было много пристроек, в которых, надо полагать, жили дворовые люди. Сюда, в неплохое жилье, тянулись талантливые учителя. Помню добрейшего человека по фамилии Копьев, который был директором школы и одновременно председателем колхоза. Бедный-пребедный, в первые послевоенные годы наш колхоз «Новый путь» дышал на ладан, руководители до Копьева тащили его налево и направо, а учитель как интеллигент этого просто делать не умел. Когда он приезжал на одноколке в поле, то с грустью говорил: «Эх, ребята, рожь не жата и овес давно поспел». Приходила весна, и волжский разлив подступал к стенам школы. Взрослые-то на это смотрели с опаской, ведь в 1926 году Волга, как хотела, гуляла по тургеневским улицам, нам же это было явно в радость – в минуты большой перемены мы купались в ледовой воде до посинения. И, к счастью, ни разу никто даже не чихнул. Вот что значит стихия родной природы и большой Родины!

Сенокосы

Когда Волга постепенно уходила к правому берегу и укладывалась в свое проторенное русло, на просторах больших полян с рощицами из дубов, берез, мелкого осинника, на влажной почве быстро начинали подниматься травы. Выше них тянулись к солнцу дикий лук, щавель, столбунцы, которые мы охапками приносили домой, ели с солью, прихлебывая колодезной водой, наши бабушки делали из них нехитрые пироги.

В низинах до самой Волги оставались озера. Рыба в них не просто резвилась, а кипела, так ее было много. В озерах, тут и там, селились дикие утки, выводили большие семьи утят, которых частенько беспокоили городские браконьеры. Но всего и на всех хватало с избытком. А из Синей ямы, в которой, казалось, и дна-то не было, щуки не уходили с волжской водой, и мы, ребятня, только ахали, когда опытные рыбаки на живца брали метровых резвых рыб.

Друг детства Женя Маштаков часто ударяется в воспоминания о Тургеневе. Тут знающий край мужик мог иметь и синицу в руках, и журавля в небе. Захотелось тебе жареной щуки – иди на Синюю яму. Карася с сазаном мы ловили просто рубашками с завязанными узлом рукавами и воротником. Если ты охотник до грибов – иди в любую сторону, будут тебе подосиновики, подберезовики, грузди, луговые опята. А как буйно росли различные травы до самой Волги! Вот тут для нас, еще не крепких работников, наступала трудная пора. Не совру, если скажу, что рядом со взрослыми я уставал здорово, особенно, когда сухие травы с прокосов гребли в небольшие копны. Сено было замечательное, его мы готовили из четвертой части: один стожок себе, три в пользу государства (говорили, что это сено шло в армию, тогда в ней еще водились лошади). Но вот тетка Надежда начинает готовить чай из трав, в которых она разбиралась. Получался такой ароматный настой, что выпьешь кружку теткиного чая, ляжешь на копну, и вся луговина начинает под тобою звенеть. Под ухом стрекочут кузнечики, со свистом крыльев пролетают стаи уток, а высоко-высоко между собой перекликаются коршуны. А сквозь деревья, ивняки виден белый пароход - дошли до Волги! И все это с тобой, остается в тебе навсегда. Ты поистине становишься тем счастливым человеком, который нашел в себе точку Архимеда. Опорой в жизни для тебя становятся и край озерный, и родная Волга, и скошенная травинка, олицетворяющая большую Родину, Русь!