Змеевик Варварича (№42 от 26.10.2011)

Я почти уверен, что никто в Ольховке не может точно сказать, какое настоящее имя у Варварича. Сверстники, если когда-то и помнили, то, по всей вероятности, забыли; тому, кто уже родился при нем, и совсем невдомек, что Варварича можно звать как-то иначе. А начало славному его имени-прозвищу было положено, когда он впервые пошел в школу.

Новая учителка с каждым знакомилась по всем правилам человеческого общения. Спрашивала и записывала в журнал фамилию, имя и отчество. На вопрос «Отчество?» Витька Чугуненок ответил: «Иваныч». Женька Гвоздок (наш будущий Варварич) мучительно соображал: «Ага, у Чугуненка отец - Иван, значит, Витька - Иваныч». Петька Сухарь сказал: «Захарыч». А у Женьки нет папаньки. Та же бабушка говорила, что и у него был отец, да черти его где-то замурзали. И вот дошла очередь до Женьки. И чтобы не ударить в грязь лицом, он звонко и гордо на вопрос учителки ответил: «Варварич!» И хотя малышня с учителкой рассмеялись до слез, Женька не смутился: он что, безродный, что ли? Есть же у него мать - Варвара.

Учился Варварич из рук вон плохо. Мать с темна и до темна до погибели уламывалась на колхозном поле (время-то было тяжелое, послевоенное), а бабушка на его учебу глядела, как на полынь-траву. Прожила же она, славу Богу, восемь десятков лет, не зная ни единой закорючки. Так что после четвертого класса Варварич с небольшим скандальцем оставил школу и завершил свое образование окончательно и навсегда.

Но по другой части у него получалось даже лучше, чем у опытных мужиков. Никто в Ольховке не мог ладнее, чем он, сплести корзину. Искусней всех перед жнитвом зубрил серпы. Когда стригли овец — только после его заточки ножницы как будто по воде чиркали.

Ольховский Левша

Новоявленный ольховский Левша характера был мягкого, покладистого, нос не задирал, помогал кому угодно, плату брал любую, а так как у нас в Ольховке все переводится на мягкую пахоту, то есть на бутылку, то Варварич со временем стал просыхать все реже и реже. Жена его Дашка с дочкой Полиной пилили за это пристрастие мастера и денно и нощно, но деревня за него стояла горой. Чувствуя в односельчанах надежду и опору, Варварич, если его родные бабы в ярости без лестницы на стенку лезли, начал их попросту гонять. И в сельмаге частенько рассказывал публике, как он вчера своих толстобрюхих так напыжил, что они в дверях друг дружку мяли.

Было это, кажется, летом 1972-го. Мы построили новый двор и решили покрыть его шифером. Кто-то нам сказал, что тут самое главное — правильно положить первый ряд листов, иначе к концу кровля таким пропеллером выйдет, что вся Ольховка со смеху поляжет. Чтобы не осрамиться, пригласили на помощь Варварича. Положил он и первый, и второй ряд шифера. Крыша получалась на загляденье. Стали обедать. Почтальон просунула в воротнюю щель свежую газету. Развернул я ее, а в ней очередное постановление — о борьбе с пьянством и алкоголизмом.

«Ну, все, Варварич, - говорю, - хана нам скоро придет». «Не мякни, — спокойно отвечает он, - самогонку будем гнать изо всех силов». - «Так арестуют же». - «Дудки, - он вновь спокоен и уверен, - сторожа наймем, на горе поставим».

Мысль его была вполне понятна: сторож при милицейском налете упредит удар. Ну а каким уж способом он сообщит — тут у Варварича могла быть тыща вариантов.

Сухой закон

Жили, не тужили ольховские мужики, но вот накануне самой перестройки приставили к областному рулю нового секретаря Колбина. А к тому времени он свое, видать, уже выпил и так стал других ошарашивать, что у поклонников сивухи пятки загудели. Но Ольховка не сдавалась и, как после вышло на поверку, правильно делала и, в конце концов, сражение выиграла. Не последняя роль в этом принадлежала Варваричу. Его знаменитое выражение «не мякни» крепко утверждало в жизни и прекрасно вдохновляло на тот самый русский благородный риск.

В сельмаге после колбинского шквала водка исчезла в мгновенье ока. Перешли на бражку, благо каждый в свое время спер с колхозной фермы флягу литров на 50, что для молока. Пошло, как говорится, молочко от бешеной коровы. Но от него бузы много, а вот до песни дело не доходит. Неувязка получалась. Обманулся Леонид Ильич, сказав: «Будет хлеб — будет и песня». Жили в Ольховке с хлебом, но без песни.

Пошли мужички на совет к Варваричу. «Не мякните, — сказал он, — дайте сроку три недели, самогонку будем употреблять, что тебе детская слезинка, а с ног будет сшибать, как оглоблей». И принялся он за воплощение в жизнь невероятно дерзкого проекта. Сделал к бане небольшой пристрой, получилось что-то похожее на чемодан с двойным дном, с каким промышляют тайные люди. Поставил в пристрое самогонный аппарат, собранный с учетом всех основных законов винокурения (ездил на консультацию в райцентр к главному инженеру спиртзавода). И стали мужики по очереди доставлять Варваричу бидоны с бражкой. Запускал он свою установку только по субботам, вместе с топкой бани, чтобы, значит, никаких подозрений, так что и сторож на горе не понадобился. Иногда топили бани и посреди недели, накануне праздников, и в такие дни адская машина работала на полных оборотах.

Взрывная дровина

Зажили ребята лучше некуда. На большаках-то Колбин косил головы, как на Кубе сахарный тростник, кажись, этим мочетом, а до Ольховки разве только на вертолете благополучно доберешься. Словом, пей — не хочу. Варварича мужики на руках носили, носили натурально, потому что от субботы до субботы был он в каждой избе самый желанный гость. И все бы ничего, но с изобретением Варварича абсолютно черные дни наступили для его супруги Дашки. «Докажу в милицию!» - орала она, когда над банной трубой безобидно начинал куриться дымок. «Доказывай, лет на восемь меня упекут, узнаешь, как одной куковать. А я за народ пойду страдать, за него пострадать не зазорно». И впрямь, думала, докажи она только про своего Варварича — под горячую руку влепят ему все десять годков да еще показательный суд устроят, чтобы другим неповадно было.

И вот однажды в безлюдном проулке встретил ее Витька Рыжий. (Надо сказать, что был он человеком мастеровым, но Варваричу уступал, на что порой и крепко злился). И вытаскивает Рыжий из-под рубахи большое березовое полено. «Эту дровину, - сказал, озираясь по сторонам, — я заговорил у бабки Степаниды. Подложи его украдкой от Варварича в бане в печку, и избавишься ты, Дарья Ивановна, ото всех мук, и придет к тебе настоящее бабье счастье». С этим и скрылся.

Обрадовалась Дашка, еле дождалась субботы. Когда Варварич основательно наладил дело и, хватив первачка, удалился куда-то, Дашка и сунула полено в печку. Здесь надо заметить, что была в разгаре весна 1985 года. К власти в державе пришел главный перестройщик Горбачев и с первых шагов начал очередную схватку с «зеленым змием» и его обожателями. А в Ольховке события развивались следующим образом. После того как винокурня заработала в установленном режиме, Варварич пошел по близким приятелям, чтобы пригласить их на воскресник. Необходимо было прокопать канаву метров тридцать от водоразборной колонки до двора, потому что с охлаждением змеевика были некоторые сложности. Летом Варварич протягивал шланг, который мог привести дотошного следователя туда, куда ему и носа совать не положено. Зимой же приходилось тормошиться со снегом - тоже мало удовольствия. Шел Варварич к своему дому в обнимку с закадычным другом Петькой Дергуновым, чтобы, значит, составить на завтра план работы. Присели они на пригорке, весело поглядывая на дымок над банькой. - Мозголовые мы с тобой люди, Петя, - говорил ласково Варварич, - но чует мое сердце, что наступят времена, когда эти перестройщики достанут не только до печенки, но и до самой селезенки. А деваться нам будет некуда, доживать-то на белом свете за нас с тобой ни хрена никто не возьмется. И выходит — главное не мякнуть.

И в этот момент раздался ужасной силы взрыв, земля под дружками аж екнула. А картина их буквально поразила. Прежде чем взлететь вверх, баня Варварича, как цветок в кино, за какие-то доли секунды распахнулась, обнажив обычное банное хозяйство и необычную самогонную установку в пристрое. А потом уже все это (легкие детали опережали более тяжелые) веером летело в разные стороны над землей и низко по земле. И те железки, которые летели низко (так показалось друзьям), как будто пытались догнать улепетывающую зигзагами, как на поле боя, с безумными глазами Дашку Варварича.