ВЕТЕР И СОЛНЦЕ МОИХ ДОРОГ (№8)

Вся моя жизнь была связана с женским началом: с мамой и бабушкой, с тетками и моими двоюродными сестрами, с соседкой теткой Катериной и вообще со всеми женщинами нашей улицы, которые - по понятным причинам – были основным населением всей округи…

Послевоенная пора. Я входил в мир и постигал его через посредство женских мыслей и поступков, их слез и улыбок, горестей и радостей, скандалов и страстей. И если бы когда-нибудь я задумал нарисовать обобщенный образ нашей крестьянки, то непременно бы вспомнил, как году в сорок шестом средь лета появился в селе красивый и статный солдат-фронтовик, и как бежала ему навстречу тетка Клавдия Малова, и как она запрыгнула к нему на сильные руки, и нес он ее улицей у всех на виду, а она не просто ласкала да целовала его, а как будто обвилась вокруг него, словно веточка хмеля…

А вот довольно пожилая Аксинья Денисова. Ее единственный сын вернулся с войны настолько израненным, что вскоре умер. И вели Аксинью за гробом, и причитала она: «Алешенька, сыночек, да ты ведь от моей крови отливышек, от моего сердца отрывышек». Пожалуй, талантливый поэт так не сказал бы.

Сплошной мир женщин – и ни слова о любви? Я не знаю, что это было, но что-то было... Нюрке Соколовой - лет 15-16, мне — ну, 8-9, не больше. За селом у песчаного взгорья стояли высоченные вековые осокоря. С горушки в эти осокоря бежала дорога с полей. Здесь однажды я и оказался. А с горы спускались парни и девки верхом на лошадях. На лесной же дороге седоки враз загикали, завизжали, лошади взяли в галоп, начались обгонки. Нюрка на своем Петушке вырвалась вперед. С прихрапом мерин, казалось, не скакал, а летел. А Нюрка так и прильнула к гриве коня. Ее легкое ситцевое платьишко вспузырилось и спереди, и сзади, высоко обнажив литые ноги, красивые до умопомрачения. Конь и Нюрка накатывались на меня этаким стремительным грозовым облаком, как будто прошитым огненными молниями, которые, казалось, пронзили и всего меня. Я смотрел, оцепенев, на летящего коня и полуобнаженную фигуру Нюрки, слитых в вихре воедино, смотрел и плакал. Почему плакал – до сих пор ни понять, ни объяснить не могу.

…В нашу школу приехала преподавать учительница редкой красоты (так в деревне никто не думал, но так думал я). А в ту пору судьба носила меня из края в край. И вот я в деревне. И вижу ее – Ирину Гурьяновну. На небольшом личике – глаза. как два бездонных колодца. Рыжая-рыжая, а засмеется – зубы с прогалинкой так в стороны и разбегаются. Чудо да и только!

Накоротке я познакомился с Ириной. А вскоре уехал. В мое отсутствие Ирина вышла замуж за нашего дальнего родственника Сергея. Родила она ему красных деток – сына и дочь. Через много лет я вновь приехал в родительский дом. Пошли мы на берег волжского залива полоть картошку. В соседях с нами оказались Ирина и Сергей со своими детьми. Я не мог смотреть в сторону Ирины. А она, узнав, что рядом родственники Сергея, щебетала без умолку. После завершения прополки пригласила нас в гости.

И порхала она в своем простеньком сарафанчике, и все показывала изумительные клумбы цветов в палисаднике, причудливые вышивки, сделанные ее руками и развешанные в комнатах, уютных и чистых. «Дети, дом, цветы, - говорила Ирина (а в прогалинке между зубами возникал ласкающий душу шелест), - это мои заботы, а двор – на Сергее. Правда, уж корову дою я сама. Ну, давайте, гости дорогие, по рюмочке выпьем, как говорят мужички, с устатку. Так что ли, Сережа?». «Так, так, Ирченок», - благодушно ответил Сергей.

Для приличия я посидел немного, а потом, сославшись на то, что надо срочно позвонить в город, оставил застолье и ушел…